понедельник, 18 января 2010
Gabrielle Wittkop
читать дальше« Клод и Ипполит.
Или непозволительная история бирюзового огня. » (отрывок истории)
О жизни, любви и смерти прекрасных близнецов-гермафродитов.То была эпоха чудес и трупов, видений и гноя, время сиреневой пудры для франтов и чёрного пороха для пушек, поднимавших на воздух конечности и внутренности, время щеголей на красных каблуках и красных полос на теле, оставленных плетью в домах терпимости.. И то было время торжествующей эпифании – изумительного чуда всех времён, невиданного феномена, о котором по-прежнему умалчивает история.
читать дальшеЭту историю следует рассказывать тем, кто готов в неё поверить, хоть она невероятна и трудно ручаться за ошибки Натуры, которая, в шутку или по глупости отказавшись от величавости , показывает рассудку язык. Уроды становятся вшами в её выческах, а из её лона появляются двухголовые коровы и троедушные люди, ведь Исида не ведает томительной духоты исповедален.. Они были зачаты в одну из двенадцати зимородковых ночей, когда пьяная Луна соединяется с Сатурном, а свора Гекаты мчится сквозь пелену ртутно-пурпурной слизи под завывания бури. Вскормленные матерью адельфы росли в уединении дворца- просторного серого здания, возведённого в прошлом веке. То был дом-лабиринт, будто созданный для сокрытия тайн и передвижения невидимых обитателей. Там были лестницы, не ведущие никуда, ложные двери, бессмысленные закоулки и углубления в стенах. Дневной свет падал через высокие окна на плиточный пол с шахматным рисунком и серебрил вязь на кованных перилах. Помимо стука посуды на кухне, замогильного боя часов да нечастых воплей графининого попугая- никаких звуков. Нескончаемый шум Парижа заглушался каменными стенами..
С самого рождения, пока ещё эти закруглённые куколки загаживали парчовые свивальники, адельфов укладывали в одну большую кровать, которую они делили всю свою жизнь- ровно двадцать пять лет. То было столетнее ложе с балдахином. Со всех сторон его окружал гобелен с изображением любви Пирама и Фисбы, за которым прятался ночной горшок. Окна этой угловой комнаты в смешанном стиле выходили на клумбы французского сада. Два красных лакированных комода, украшенных китайским орнаментом, отражались в порябевших от времени венецианских зеркалах. Напротив камина высился стол рококо с перламутровыми арабесками, по которым ещё в детстве близнецы водили пальцами, липкими от слюны, переливавшейся, словно улиточная слизь, отчего вязь начинала блестеть ярче. В этой-то обстановке и вспыхнула любовная страсть, коей суждено было гореть до самого конца..
<***>
Оба парили высоко над безднами, и хотя порой Клод и Ипполит склонялись к сочувствию, они не ведали о душевных и умственных движениях, чуждых им самим, довольствуюсь лишь собой, словно божества или камни. Сладостная мука сострадания была им незнакома, и если даже им случалось ощутить отвращение, они никогда не возмущались, а просто отворачивались. Так были устроены адельфы, в своём великолепном безразличии похожие на мраморные скульптуры, зарытые в ил. Важнее всего было их безмерное счастье, замкнутое на себе,- круглая планета, где нет места для чего-либо ещё..
<***>
В одночасье мир изменился.
Изменились небо, земля и ветер. Изменилась кожа, внутренности и сердца адельфов.Близнецы вдруг познали то, что испытывал их далёкий предок, то что тысячелетиями терпели звери зелёных глубин и океанского желе: дрожащую тоску живого дыхания...
То была тяжёлая трепещущая планета- горячая как кровь, и холодная, как лёд, мир слёз и гнева, а также нелепых, отчаянных надежд..
Они дрожали от холода. От холода своих раздетых тел и разбитых сердец. И они дрожали перед той дверью, что отворялась в ночном небосводе, открывая доступ к чему-то бесповоротному. Оно вырвет у них общую душу-сознание, всегда объединявшее их в радости любви и привелегии ангельского уродства. Разлучённые навсегда они исчезнут в том небытие, о котором говорила мать. Их тела станут снедью червей, кормом личинок и удобрением для корней. Больше никогда не встретяться их взгляды, больше никогда не зажжётся искорка бирюзового огня, больше никогда не соединятся их губы. Но взамен то, что зовётся Смертью, оставило им хрупкий и смехотворный венец краткой человечности. Их руки всё ещё слабо искали друг друга, такие же ледяные, как кровь, уже запекавшаяся корочкой на кружевах. Их затопила волна боли, и они претерпели смерть, каковую претерпевают люди и звери. Потом всё почернело..
(автор: Габриэль Витткоп)
Спасибо Кристиану (Ясечке)