Семя Потерянных душ
by Poppy Z Brite
Перевод — Эля Булгакова
читать дальше
Перевод
Эля Булгакова
Введение Поппи З. Брайт.
Поздней осенью 1987 года я была новенькой в университете Северной Каролины в Чейпл -Хилл. В 8 утра у меня были занятия по лингвистике, на которые я опаздывала с самого начала семестра. Заниматься чем-либо по утрам было не по мне. Однажды, придя домой после учебы, я положила на стол две тетради. Одна, со сменными блоками, была тетрадью по лингвистике с недоступной для моего понимания домашней работой. Вторая – потрепанная голубая тетрадь на спирали, украденная из студенческого магазинчика; порванная обложка была склеена черной изолентой, за которой была самая большая, самая странная и сложная история, которую я когда-либо пыталась написать, и она еще не была закончена.
В тот день, глядя на эти две тетради, я решила бросить университет, найти работу и писать. Я уже писала короткие рассказы для небольшой газеты на протяжении двух лет, но чувствовала, что на этот раз будет что-то особенное. У меня камень с души упал, когда я бросила учебу. История переросла в новеллу, а затем в роман, который был опубликован в 1992 году.
Этот роман, «Потерянные Души», печатается уже 7 лет, - необычно для публикации первого авторского романа, особенно в жанре ужасов. Он издавался на нескольких языках, - это породило создание музыкальных произведений, художественных работ, ролевых игр. Так же было презрение, и спонсируемое церковью сожжение книги ( хотя нет, это лишь слухи, для ажиотажа фильма с Вайнонной Райдер). Еще до пролога, впервые изданного в серии «ужасы» под названием «Вкус крови и алтари», еще до того, как появились грабящие автоматы колы Стив и Дух, вообще еще до чего-либо , была эта запутанная, затянутая история, объемом всего 7 500 слов, которая занимала настолько много места, что я всегда называла ее новеллой.
Я ни о чем не догадывалась, когда начинала эту историю. Я планировала ее меньше всего из того, что я когда-либо писала, - я вообще никогда не любила что-то планировать. У меня была одна история о Стиве и Духе – «Ангелы», и я о них уже кое-что знала. У меня есть незаконченный рассказ о Молохе, Твиге и Зиллахе, но я думала, что они будут играть музыку в стиле Боуи, но никак не будут компанией вампиров. И уж конечно я не предполагала , что Никто – сын Зиллаха ( я не знала об этом, когда закончила новеллу, это обнаружилось спустя несколько месяцев, когда, напившись ночью рома, я написала пролог).
От многих элементов «Потерянных Душ» пришлось отказаться, в основном из-за странной, толком не объясненной связи между вампирами и тыквами. Хоть это и сверхъестественный элемент, на котором строится сюжет новеллы, читать это тяжело, да там и правда нет смысла. Когда-то мне казалось это устрашающим, теперь же – просто глупым, однако это позволяло управлять персонажами и смотреть, как они влияют друг на друга. Единственный отголосок этого – сцена, где Никто приходит навестить Стива и Духа на кладбище и внезапно бросает в них свой фонарь-тыкву. И, конечно, Кристиан, продающий розы и тыквы на обочине дороги.
Среди всех персонажей, Кристиан самый меняющийся. В начале новеллы он неопределенный второстепенный персонаж, позднее – «классический» вампир, чье биологическое отличие от «новых» вампиров ведет к его разрушению. Сюжет предполагает за собой, что Кристиан – лидер; в романе он нежнее, умнее и более сентиментальнее молодых вампиров, однако он определенно от них зависит.
Другой важный аспект – отношение Стива и Духа к вампирам. В романе Стив отказывается верить в них, в то время как Дух рассматривает их как часть того волшебного мира, который он всегда знал. По характеру они не конфликтны, и просто плывут по сюжету романа, где эти две группы очевидно имеют разногласия еще задолго до рокового столкновения Зиллаха с Энн - бывшей девушкой Стива. Дух чувствует взаимную симпатию к Никто, но, возможно, он этого не хочет. И стоит заметить, что даже к концу романа он не относит вампиров к чему-то совершенно «иному». В последней строчке новеллы «Ангелы» Дух сказал то, что повторил в последней главе книги : « Может, они такие же, как мы. Я ненавижу то, что они сделали и что продолжают делать. Но ведь и они ненавидят наши жизни. Может, они лишь совершают то, что им необходимо, чтобы выжить, и пытаются получить хоть немного любви и радости, пока темнота не забрала их».
Также я многое добавила, когда переделывала новеллу в роман, в основном все главные действия были перенесены в Новый Орлеан. Хотя «Потерянные Души» известны как «Новоорлеанская книга», в романе лишь несколько упоминаний о городе. Это относится ко времени, когда я приехала туда в далеком 1987, уже после окончания новеллы, но еще до ее тотального изменения. Я не занималась ею несколько лет. Я бесцельно ходила по Французскому Кварталу, мечтая и выпивая в маленьких темных клубах ( лишь один из них, «Кристалл», все еще существует, правда, уже не такой, как раньше). Один парень открыл для меня шартрез, - малоизвестный, очень крепкий, ярко-зеленый ликер, который с тех пор стал очень востребованным напитком в готических барах. Я поняла, как все это можно использовать в моей истории, и, придя домой, начала писать.
Я не собиралась публиковать эту историю, спустя более чем 10 лет после ее написания, из-за ее специфичности: сюжет слишком неоднороден – то он не определен, то слишком запутан, да и мое отношение к происходящему высказывается практически на каждой странице.
Как бы то ни было, предлагаю это в качестве примера – семя, из которого выросли «Потерянные Души». Надеюсь, этот артефакт даст силы тем, кто начинает штурмовать роман. Это все, что у меня есть. Я не знала, в силах ли я написать роман, я лишь была уверена, что не могу перестать думать об этих персонажах, поэтому и погрузилась в творчество. Когда я вынырнула, у меня было 500 страниц и контракт на книгу. Пристегнитесь покрепче.
ЗАРОЖДЕНИЕ ПОТЕРЯННЫХ ДУШ
9 ноября. Понедельник. Снаружи – холодная ночь, высокие ветки отраженных в окне угольно-черных деревьев дрожат, испугавшись ветра, пытаясь противостоять ему. Там, снаружи, все было одиноким. Животные были одиноки, - каждый в своей норке, со своей скудной шерсткой, и все, что было сбито на дороге той ночью, умирало в одиночку. Он подумал, что еще до наступления утра их кровь замерзнет в трещинах асфальта. Перед ним, на поцарапанном, покрытом воском столе, лежала открытка. Он не мог понять, что на ней изображено – дизайн был таким сложным, с богатыми насыщенными цветами, что рябило в глазах. Глубокий розовый цвета губ, зеленые мазки цвета моря, серые штормовые кляксы и золотые прожилки в тонких ярких листьях. Это была оптическая иллюзия. Цвета скрывали суть, и ему это нравилось. Он взял перьевую ручку с изящным пером в форме сердца, окунул его в бутылочку цвета черного бархата, на которой была картинка с пауком, и небрежно написал пару строчек на чистой стороне открытки : « Сегодня 34я годовщина смерти Дилана Томаса, умершего от виски. Тебе, мой ангел, мои глаза и голос – поцелуй со вкусом виски».
Он вытянул ноги под столом и подтянул к себе бутылку, которую там прятал. Жидкость внутри была темнее той, к которой он привык, и, когда он сделал глоток, вкус дыма обжег горло. Он проглотил напиток, затем облизал губы, увлажнив их виски и собственной чистой слюной. Взял открытку, поднес ее к губам и поцеловал; поцеловал по-настоящему, с языком, с такой страстью и жадностью, словно это был самый сладкий, самый потрясающий на свете рот. Потом он вновь взял ручку и подписался: НИКТО. Его заглавная Н загибалась петлей, как хвост воздушного змея. Т – кинжал, воткнутый в землю.
Он еще раз глотнул виски. Очевидно, дерьмо из бара его родителей было более высокого качества, чем то, которое его друзья перелили в пустые бутылки Пепси в слишком быстро едущем по шоссе автомобиле.
Он посмотрел на подпись и нахмурился. Чернила высыхали, и НИКТО выглядело скучно. Почему он не написал это кровью? Может, еще можно исправить. Кончиком пера он проткнул нежную кожу на запястье. Выступила алая капелька , в которой искрой отразился свет от лампочки. Кровь была такой яркой на его бледной коже. Он вновь написал НИКТО, кровью поверх черных букв. Чернила расплылись, а когда подпись высохла, приобрела ржавый цвет заживающей раны. Никто остался доволен результатом. Он чувствовал, как тонкая струйка стекает по руке, окрашивая незаметные тонкие волоски, выделяя старые шрамы от бритвы. Он слизал кровь, испачкав губы, и улыбнулся своему отражению в окне. Ночной Никто улыбнулся в ответ, но улыбка его была холодной, очень холодной.
Никто лег на матрас на полу ( он боролся за это, его старая кровать с изголовьем, на котором были нарисованы уродливые персонажи из мультиков , стояла в чулане, собирая пыль и паутину). Он смотрел на планеты, нарисованные на потолке,- они светились за слоями рыболовной сети, которую Никто там повесил. Он чувствовал, словно комната уменьшается, и темнота подступает все ближе – это было не пугающе, но определенно мощно. Он никогда точно не знал, что здесь есть. Сигареты. Цветы с кладбища. Книги, - большинство украдены из магазина подержанных товаров, где на пыльных полках остались отпечатки от пальцев Никто. Старые мягкие игрушки. Пластиковый скелет, чьи глаза становились красными, если потянуть за шнурок между ног. Все эти вещи, карандашные рисунки на стенах и журнальные вырезки, создавали паутину защиты вокруг него.
Он укутал ноги в одеяло и потрогала ребра, одно за одним. Отлично. Провел руками по выпирающим тазовым костям. Открылась дверь, желтый свет от лампочки скользнул на пол, и Никто, отдернув от себя руки, быстро натянул одеяло до подбородка.
- Джейсон? Ты спишь? Еще только девять. Тебе вредно так много спать.
«Это заблокирует мои каналы», - подумал Никто.
Родители вошли в комнату, и он почувствовал, как паутина рвется, падая ему на лицо. Мать, сияющая после своих занятий по кристаллам в Центре Искусств, была определенно счастлива. Ее глаза светились, а щеки разрумянились. Отец, стоящий позади нее, был рад просто быть дома.
- Ты уроки сделал? – спросила мама. – Я не хочу, чтобы ты ложился так рано, не сделав уроки.
Никто повернул голову и посмотрел на валяющиеся возле шкафа учебники. Один был сине-зеленого цвета. Другой – оранжевого. Остальное почти полностью закрывала черная футболка, которую Никто специально кинул поверх книг.
- Джейсон, я хочу с тобой поговорить. – мать прошла в комнату и села на корточки возле матраса. На ней был двухцветный свитер из мягкой шерсти , розовый с голубым. Никто заметил горстку пепла на ковре, и мать, на которой были хлопковые кремовые брюки, опустила туда колено. Он приподнял голову чтобы проверить, укрыт ли он полностью, и ему показалось, что тазовые кости выпирают под одеялом.
- Я думала о тебе сегодня вечером, во время медитации, - сказала мама. – Я не хочу мешать тебе самовыражаться. Если ты еще хочешь, можешь проколоть ухо. Твой папа или я пойдем с тобой, чтобы дать разрешение.
Никто повернул голову, пряча две дырочки в мочке уха, которые он сделал канцелярской иголкой в школе.
- Так, а это еще что за херня? - отец в два шага пересек комнату и вытащил бутылку виски из-под стола. Последние нити паутины прошелестели по лицу Никто, а затем растворились в свете лампочки. Таинственный запах ладана наполнил комнату. – Молодой человек, я жду объяснений…
- Погоди, Роджер. – мать излучала доброту и духовную целостность. – Джейсон не плохой ребенок. Если он пьет, мы должны уделять больше времени…
- Да в жопу время!
Никто заметил, что в те дни отец ему нравился больше, чем мать.
- Мэрион, Джейсон уже не ребенок. Ему пятнадцать, он ошивается с панками, которые приучают его к выпивке и еще хрен знает к чему. Он выкрасил волосы. Он курит «Lucky Strike». – с отвращением сказал отец. – Он не носит одежду, которую мы ему покупаем, а если и носит, то сначала изорвав ее. А теперь он у нас еще и ворует. С ЭТИМ НАДО ЧТО-ТО ДЕЛАТЬ, МЭРИОН.
- Роджер, мы потом об этом поговорим. Между собой. Не волнуйся, Джейсон. – мать одобряюще улыбнулась и вышла из комнаты, утащив за собой отца. Выходя, отец хлопнул дверью. С полки упала свеча. «Если начнется пожар, я не буду тушить», - подумал Никто. На минуту он закрыл глаза, наблюдая за тем, как красные спирали танцуют за сомкнутыми веками. Затем он встал, выключил свет, грациозно потянулся ( он был голый), потряс волосами и руками, чтобы стряхнуть с себя материнские прикосновения.
Отец унес хороший виски, но у Никто была свое сносящее башню пойло, припрятанное в шкафу. Он лежал в темноте и пил, смотря на планеты. Спустя какое-то время они начали кружиться. «Мне нужно отсюда бежать» - внезапно подумал Никто, и призраки всех американских детей среднего класса, в свое время сбежавших из дома, испугавшись скуки и застоя в кругу семьи, зашептали слова одобрения.
На следующий день он двинулся на юг.
#
Щелчок. Прыгающий бело-оранжевый огонек разорвал темноту. Стив закурил трубку, и посыпались искры. Они горели, словно крошечные ночные солнца, пока не погибли среди влажных сосновых иголок. Стив мусолил трубку, и от ее оранжевого свечения его темные глаза казались глубокими озерами, а нос и острый подбородок - лишь неясными очертаниями. Дух взял у него трубку, и от тлеющего табака на его лице замерцало золотистое сияние. Оно окрасило его светлые волосы, собранные в хвост, в ярко-оранжевый цвет, и отразилось от светло-синих глаз. Дух задержал дыхание, выдохнул, и откинулся на любимое надгробье. Майлз Хаммингберд, солдат Армии Конфедерации, убит дождливым днем где-то в лесах Виржинии почти перед окончанием войны. Доставлен домой и похоронен в весенней грязи. Надгробье Майлза было серым, шершавым и разваливающимся. Кости Майлза покоились там, под землей, чтобы однажды стать прахом, а в теле его лежала розовая ракушка. Эту ракушку он принес домой с пляжа, когда ему было 12 лет, и позже сестра держала ее над разорванной грудью Майлза; ракушка, в которой слезы высохли еще 120 лет назад. Дух прислонился грудью к холодному граниту и подумал: « Майлз, холодна ли ракушка этим вечером?» И голос Майлза, хриплый, с Каролинским акцентом, донесся издалека: « Она горячая, Дух. Горячая и теплая, как песок, и океан цвета неба».
- Черт, о чем ты опять задумался? – дружелюбно спросил Стив.
- О прошлом.
- Вот дерьмо. Тебе пора перестать играть в «кошелек или жизнь», да да, пора. А мне пора быть на Хэллоуинской вечеринке у Эр Джея, и выпить пять бутылок пива, с шестой на подходе. А мы здесь, на кладбище, коченеем от холода. Проклятье. – Стив лег на сосновые иголки, закинув руки за голову. Он смотрел на мерцающие звезды и выглядел абсолютно довольным.
- Ты ведь не хочешь идти на эту чертову вечеринку. Там Энн.
Стив не ответил. Сладкий оранжевый запах поджаренной тыквы исходил от дома за кладбищем. Дух подумал, а горит ли еще свеча в поставленной на крыльцо тыкве, в которой он вырезал один глаз.
- Сегодня все потерянные души куда-нибудь выбираются. – сказал Дух.
- Это ты об Энн? – Стив вновь раскурил трубку.
- Нет-нет. – Дух вдохнул пряный дым, чувствуя, как сжимаются легкие и кружится голова. – Я о нечисти. Все плохое вырывается наружу, души выходят из тел, не зная, что они мертвы, и им некуда идти. – он чувствовал, как зрачки расширяются в темноте.
- Сейчас ты пытаешься меня запугать всеми этими старыми байками о привидениях. Помнишь «Крюк»? Как парочка торопилась домой, а когда они наконец пришли, то обнаружили девушку, всю в крови, повешенную на ручке двери. Старая американская страшилка. Бля, я хочу пиво. Пошли к Эр Джею.
- Тшш. – Дух приподнял голову. Волосы упали на глаза, и он раздраженно откинул их назад. Дух любил, когда волосы закрывали лицо – ему нравилось смотреть на мир сквозь спутанную золотистую завесу. Поэтому Стив, знавший, что Дух никогда не стал бы его пугать, хоть он и любил это делать изредка с кем-нибудь, сел и начал вглядываться в деревья. Что-то промелькнуло среди листвы и кудзу, что-то ярко-оранжевое и грязное. «Чья-то тыква на крыльце» - догадался Стив. Подул ветер, и он вздрогнул.
- Там что-то есть, - сказал Дух.
Стив открыл рот, и, решив все же промолчать, закрыл его. Он собирался сказать, что уж больно сильно сорняки разрослись, но он слишком хорошо знал Духа. Даже больше, чем сам Стив этого хотел.
- Ясно. – прошептал он. – Что будем делать?
- Вставай, только тихо. Иди за мной.
Стив схватил руку Духа. Он чувствовал, как электризуется напряжение под его пальцами – белое, потрескивающее и чистое.
- Черт, давай я. Я не позволю тебе…
- Иди за мной. – повторил Дух, смотря в деревья. Внезапно ветки треснули и сломались. Сухие листья прошелестели вниз, что-то большое и красное пронеслось в воздухе, и Стив бросился на землю, таща Духа за собой. Дух безвольно упал, словно тряпичная кукла. Красный шар врезался в надгробье Майлза, забрызгав его спелой мякотью.
- Тыква, – сказал Стив. – Гребаные дети. - Он содрал с упавшей ветки листья и вытер ими лицо.
Дух облизал губы.
- Это не дети.
- А? Тогда, Крюк, кто это, нахрен, был?
- Забудь.
Ошметки тыквы и мякоти казались черными в темноте. Губы Стива не были забрызганы, он не познал смешанного вкуса сока и крови, которая каким-то образом оказалась в тыкве. Дух молча снял с ресниц кусочки мякоти.
Стив при свете луны посмотрел на листья, которыми он вытерся.
- Ядовитый дуб. Вот дерьмо, а.
- У тебя ничего не будет. – сказал Дух.
- Откуда… - Стив хлопнул себя по ногам. - Ладно. У меня ничего не будет. Мы еще подождем, пока в нас кто-нибудь не швырнет гниющим трупом, или уже пойдем на вечеринку к Эр Джею?
Вечеринка была яркая. Эр Джей , с загримированным лицом под Дракулу, одел круглые очки а-ля Джон Леннон. Стив поставил в стерео кассету, и Том Уэйтс завыл о ногтях и клиновом сиропе. «Это воспоминания, которые я украл, но когда ты мечтаешь, ты невинен». Моника поцеловала Духа в щеку и всунула ему в руку ледяную банку пива. Он глотнул, чувствуя вкус железной банки и хмеля. Дух прополоскал рот, и ему показалось, что кровь и тыквенный сок смешиваются с пивной пеной. Он поспешно сглотнул и допил пиво. Том орал, как ведьма банши с раком горла, о беготне по кладбищу с друзьями.
«Мы клялись быть вместе
До самой смерти… »
#
Никто, сидя между кабинок с порванными коричнево-красными виниловыми сидениями, вертел в руках цветные стеклянные шарики. Автобус, увезший Никто из родного города, проехал через Мэриленд, Вирджинию и пригороды Колумбии, вдоль безымянных шоссе, по обе стороны которых расположились химические заводы, сигаретные фабрики, строящиеся дома. И еще – дурацкие голубые, оранжевые и зеленые алюминиевые стены, предположительно блокирующие шум и смог шоссе.
В самом сердце Вирджинии обочины были полны зелени, и автобус довез Никто до кафе «Хорошее время для пиццы», где-то к югу от ниоткуда. Здесь были гробницы порванных виниловых сидений и замасленные столы, а музыкальные автоматы, не имея смелости проиграть хотя бы грустную кантри-песню, крутили Хит –парад 20, снова и снова, весь день. Никто не упускал из рук свой рюкзак с плеером и кассетами. В кафе воняло орегано и кислыми грибами, однако здесь были цветные стеклянные шарики, такие же прекрасные, как и все в комнате Никто. Он захотел украсть один.
Он посмотрел в окно на автобусную остановку, находившуюся за парковкой, и закурил Lucky Strike. Отряхнул пепел и втер его в тонкую порванную ткань джинсов. Его джинсы были мягкие и удобные; Волшебным маркером Никто нарисовал на них черные спирали, повесил цепочку из булавок.
Его высокие кроссовки терлись друг о друга, и над мизинцем была дырочка.
Никто вытащил кассету из кармана плаща, открыл и достал вкладыш, который представлял собой дешевую смазанную ксерокопию. На картинке –обвитое плющом древнее надгробье, опавшие сосновые иголки и шершавые камни; это было паззлом света и тени. На надгробье – слова Lost Souls? ( все 500 копий, наверное, были подписаны самими музыкантами). Надпись была выполнила многоцветным карандашом. Пять цветов: красно-фиолетовый, лаймовый зеленый, голубой, желтый и черный. Никто представил, как участники группы берут карандаш и по очереди пишут буквы. Эр Джей пишет L и вторую О, затем передает карандаш Монике, очертившей зеленым О и U, потом очередь Терри, затем Стив, который, несомненно, выберет черный цвет. Стив допивает пиво и кидает карандаш Духу. Дух, конечно, выберет желтый. Он прикасается пальцами к бумаге , карябает S, и, чтобы надпись не выглядела глупо, ставит знак вопроса.
Никто перевернул вкладыш и посмотрел на фото группы. Маленький тощий Эр Джей, счастливый Терри, Моника в черной кружевной мантилье, Стив, ухмыляющийся с определенной долей цинизма. И еще один бледный юноша, отведший взгляд от камеры. Он скрестил на коленях свои костлявые запястья, в руках у него было что-то, похожее на коровью кость. Его одежда явно была ему слишком велика, а волосы выбились из-под соломенной шляпы и закрывали лицо.
Вся информация, которой Никто располагал о пяти друзьях, была заключена в кассете, этой фотографии и долгой завораживающей музыке, в таинственных печальных, а иногда - радостных, словах песен. Эти ребята были его братьями и сестрами, голосами в его голове, теми, о ком он мечтал, когда были выходные, и машина слишком быстро каталась по кругу, и все орали, чтобы поменяли кассету и поставили что-нибудь потяжелее. Те ребята были подростками. Никто знал, что он другой. Дитя древности.
Под фотографией был адрес – строчка чисел где-то в Северной Каролине. Никто потянул за капельку оникса в мочке уха, достал ручку из кармана плаща. Затем расстегнул внутренний отдел рюкзака и нащупал блокнот, вытащил его и взял открытку, что была меж обгоревших, слегка потрепанных исписанных страниц. Открытка с вертушками и разноцветными линиями. « Духу. Lost Souls?» - написал он и переписал адрес.
Он докурил сигарету и зажег новую. Посмотрел на наручные часы и вновь – на остановку. Хреново. Он бы не смог сесть в автобус, даже если бы захотел. Деньги, взятые из туалетного столика матери, закончились. Желудок ныл, и Никто решил купить на последние деньги кусок пиццы. А что, если у него больше никогда не будет денег? Он должен был их потратить на то, что хочет – на блокнот, на чашку дорогого кофе, на черную соломенную шляпу в каком-нибудь магазине подержанных товаров. Свой последний доллар ты должен потратить на что-то важное.
Он решил ехать автостопом. Он раньше никогда этим не занимался; однажды пытался поймать попутку от одного конца города до другого, но водители, глядя на его побрякушки и грязные волосы, лезущие в глаза, проезжали мимо. Небо над головой было голубым и чистым, грузовики с ревом проносились по шоссе, словно огромные драконы, и все казалось не таким безнадежным. Кто угодно мог его подобрать. Какой-нибудь насильник или религиозный фанатик. Никто предпочел бы лучше насильника.
Никто пересек парковку, кинул открытку в голубой почтовый ящик рядом с остановкой, затем взобрался по плотине к шоссе. На плече, среди мозаики из битого стекла и грязного гравия, оказалась длинная кость – кошки или опоссума, сухая и чистая, как ракушка. Он положил ее в карман.
На дороге замаячил пикап на огромных колесах. Что-то кровавое было привязано к крыше, в окне злобно торчало дуло ружья. Никто не стал сигналить. Пьяные красные рожи уставились на него, их смех был похож на собачий лай. Окно со стороны пассажирского сидения опустилось, и янтарная жидкость пролилась всего в нескольких сантиметрах от кроссовок Никто. Последовало пьяное рычание и оскорбления. Машина уехала. Ветер растрепал волосы Никто по лицу. Ему захотелось блевануть.
Больше часа машины и грузовики проезжали мимо, блестящие и неизвестные. Водители, сидя в безопасности салона, пытались укрыться от наступающей ночи. Цвета на небе растворялись, солнце умирало в подступающей темноте кровавой смертью. Сейчас небо, не тронутое огнями маленького города, было насыщенного сине-фиолетового цвета. Постепенно на небе появлялись звезды, отражавшиеся в глазах Никто. Он начинал дрожать. Он уже почти решился вернуться и попытаться уснуть на остановке, когда к нему подъехал и остановился фургон.
Он был обшарпанный и пыльный, черный цвет выцвел до серого. Три головы, выделяющиеся в темноте пятнами черного макияжа, повернулись на него посмотреть. Они держались руками за окно, их рты были открыты, и они смеялись. На какой-то момент Никто подумал, что они уедут, и он останется смотреть им вслед, но тут дверь со стороны пассажирского сиденья открылась, одна из фигур склонилась над ним, и, выплюнув волосы изо рта, сказала:
- Привет. Хочешь прокатиться?
Воздух внутри фургона был горячий и мокрый, как поцелуй, а запах виски был так крепок, что Никто даже ощутил его вкус. Их звали Молоха, Твиг и Зиллах. Твиг был за рулем; одной рукой он вел, а другой душил Молоху. Молоха злобно отбивался от него кулаками, затем предложил бутылку виски. Твиг присосался к бутылке и они оба дико засмеялись, пока фургон ехал по двойной сплошной.
Никто сел на матрас в задней части фургона. Зиллах, который растянулся рядом с ним, был небольшого роста, с идеальным, андрогинным лицом, его волосы, собранные в хвост, были подвязаны шелковым фиолетовым шарфом. Пряди волос, выбившиеся из хвоста, оформляли это поразительное лицо, эти потрясающие глаза цвета лайма. На Зиллахе был широкий черный свитер, который скрывал все половые признаки. Никто был поражен. Зиллах раскурил крошечную трубку и дал ее Никто. Темный и пряный вкус, немного не такой, как у марихуаны.
- Что это?
Зиллах хитро и очень красиво улыбнулся.
- Опиум. – глубокий голос тоже был андрогинным.
Никто снова затянулся. После еще нескольких затяжек он попытался дотронуться до лица Зиллаха, не попал и сказал:
- Ты милый.
- Ты вкусный. – ответил Зиллах.
- Ты меня околдовываешь.
- Ты просто убийственный.
- Спасибо, спасибо, спасибо… - их рты встретились и слились в поцелуе. Зиллах водил пальцами по внутренней стороне бедра Никто. Никто запустил руки под черный свитер и прижался к груди Зиллаха. Когда на губы Зиллаха упали его длинные волосы, Никто подумал о Духе. Затем он закрыл глаза и расслабился. Взрыв громкого смеха и звуки борьбы на переднем сиденье. Молоха включил кассету, и грубый голос, неровная дорога и нежные, как вода, прикосновения, унесли Никто прочь.
Когда ты мечтаешь, ты невинен, о,
Когда ты мечтаешь, ты невинен.
#
- Тебе повезло. Мы тоже едем в Потерянную Милю. У нас там встреча с друзьями.
- С какими? – с надеждой спросил Никто.
Но Молоха, с полным ртом шоколадно-кремовых печеней, только пробубнил:
- Кристиан. – затем вытер липкий рот дешевым вином, которое Твиг пускал по кругу.
Никто было очень хуево. И еще он никак не мог перестать трогать Зиллаха. Его лицо, похожее на камею, и кремовое андрогинное тело сводили с ума. У Зиллаха были три цветные пряди – фиолетовая, желтая и зеленая, - он сказал, что прошлой весной был на Марди- Гра в Новом Орлеане. Никто сплел из цветных прядей косичку, положил ее себе в рот , запустил руки под черный свитер Зиллаха и укусил его сзади за шею. Молоха и Твиг посмеялись над ними и открыли новую бутылку вина.
Они остановились в поле где-то в Южной Виржинии, или в Северной Каролине. Они еще не были в Каролине, - там Дух, и Никто бы точно почувствовал его присутствие, когда они въезжали в штат. Никто протер рукавом запотевшее окно, увидел кукурузу и звезды. Окно было холодным. Он прислонился щекой к стеклу и почувствовал, какое у него горячее лицо, как горит все его тело. Никто попытался схватиться за ручку двери, и Молоха сказал:
-Да блевани ты в этот мешок. Это Твига.
Но Никто выбежал из фургона и упал на шуршащие мертвые стебли кукурузы. Его обильно вырвало на подмерзшую землю. Никто закашлял, сплюнул, увидел, как пар от рвоты поднимается к лицу. Он смутно почувствовал, как Зиллах держит его, как белые руки убирают волосы с горящего лица.
- Я заболел. – сказал он Зиллаху.
- Да. – согласился он. – Знаю.
Когда они вернулись в фургон, Молоха и Твиг не стали прикалываться. Они тихо лежали на матрасе, вцепившись друг в друга, как дети. Никто закурил Lucky Strike, случайно поцарапал нос и отложил сигарету после нескольких затяжек.
- Все еще тошнит? – спросил Молоха. – У нас есть кое-что, это тебе поможет.
Он запустил руку под матрас и достал бутылку, на половину заполненную густой темно-рубиновой жидкостью.
- Это приведет тебя в порядок. Если не убьет.
- Что это?
- Не поддающееся описанию специфическое снадобье. – ответил Твиг. – Что-то очень странное. Что-то вроде… - он замолчал, когда Молоха закрыл его рот грязными пальцами.
Никто взял бутылку, открыл, поднес ко рту и попробовал. Опустил бутылку, затем вновь поднял и сделал большой глоток. Молоха, Твиг и Зиллах наблюдали за ним, затаив дыхание. Никто оторвался от бутылки, облизал губы и улыбнулся.
- Я не вижу ничего странного в том, чтобы пить кровь. – сказал он и показал шрамы на запястьях. Последовала одновременная реакция – подбадривающие слова, подталкивания и взъерошивание волос.
- Он в порядке! – радостно сказал Молоха, оставив липкий поцелуй на лбу Никто. Он прижал бутылку к его губам. Они передавали бутылку по кругу, пока их рты не окрасились в гнилостный красный цвет.
Небо стало проясняться, и раннее утро осветило тела на матрасе. Переплетенные ноги, рассыпанные по лицам волосы, сцепленные руки. Биение сердца рядом лежащего чувствовалось спиной. Свет упал на веки Зиллаха, и он, слегка пошевелившись, проворчал. Он прижался губами к нежному горлу Никто и начал сосать, как ребенок, пока не уснул.
#
- Ох ты ебать! Дух, снег пошел. Затолкай свой велосипед в багажник «Тандерберда», я подвезу тебя до города.
- Не надо. Я тепло оделся. – Дух закутался в шаль. – Мне нравится, когда ветер режет глаза.
- Застегнись. И шляпу не снимай. – Стив посильнее натянул плетеную шляпу на голову Духа, дернул за свисающие с нее цветные ленточки. – Позвони, если на яйцах появятся ледышки. Я приеду тебя забрать.
Ветер омывал лицо Духа, замораживая слезы от холода; он завывал в спицах велосипеда, подобно печальной песне. Волосы хлестали по бледному холодному лицу. В этот вечерний закат в Потерянной Миле было пустынно, магазины были темны за пыльными витринами, окна домов на холме отражали солнце.
Дух сделал в городе свои дела и отправился в обратный долгий путь. Поля были сухими и голыми после сбора урожая. На повороте шоссе, прямо рядом с дорогой к дому, за цветочным стендом стояла одинокая угловатая фигура. «Розы» - было написано краской на деревянной дощечке. Цветы дрожали под порывами ветра. На нижней полке стояли несколько маленьких тыкв. «Остались после Хэллоуина» - догадался Дух.
Когда он остановил велосипед, фигура широко распахнула руки в приветственном жесте. Она была одета в длинную темную мантию, рукава раздувало ветром. Внезапно на небе появилась луна. Дух не заметил, как она взошла.
- Цветов? Или свечей?
- Не знаю. Я остановился, потому что мне стало Вас жаль. Вам следует попридержать это до завтра. Сегодня слишком холодно, и здесь никто не ездит.
- Жалость? Во имя жалости, возьми розу, друг. – фигура подошла ближе и вставила красный бутон в нагрудный карман поношенной армейской куртки. Длинные тонкие пальцы слегка коснулись треугольника голой кожи на шее, и Дух вздрогнул от ледяного прикосновения. Он поднял глаза и посмотрел фигуре в лицо. При таком освещении трудно было что-то разглядеть, но Духу показалось, что на высоком бледном лбу была линия тату или макияжа. Глубоко посаженные глаза блестели в глазницах, и Дух быстро опустил взгляд на свои испачканные белые кроссовки. Тыквы привлекли его внимание цветами осени.
- Я куплю парочку. – сказал он, показывая на продолговатую желтую и зеленую с оранжевыми вкраплениями. Мужчина, - Дух думал, что это все же мужчина, достал тыквы и положил их в мятый бумажный пакет. Дух заплатил и уехал, луна светила за его спиной. Один раз он остановился и посмотрел через плечо, но стенд и одинокая фигура, если они еще были там, были скрыты тьмой.
Когда он приехал домой, машины Стива не было на месте. Дух включил свет и поставил тыквы на пол посередине гостиной. Он лег на диван и посмотрел на тыквы, чувствуя, что в них было что-то темное, что он принес с собой.
Он увидел, как желтая тыква приподнялась над его лицом, и затем, закачавшись, упала. Зеленая треснула с мокрым разрывающимся звуком, и ее красное содержимое потекло на пол. Подгоняемый ветром лунный свет постучался во входную дверь. Хотя Дух знал, что все это произошло на самом деле, он не мог открыть глаза, чтобы посмотреть.
Он проснулся, вновь посмотрел на тыквы. Они были там, где он их и оставил, гладкие и нетронутые. Щека Духа была горячей, и на ней отпечатался след от подушки. Он поднял голову. В дверь по-прежнему что-то стучало. Ветер? Нет. Стук был сильным и неистовым. Затем закрутилась ручка.
- Дух! Открой эту сраную дверь! - что-то, подозрительно похожее по звуку на ковбойские ботинки, пнуло дверь. Дух открыл, и Стив ввалился в дом, - длинные руки и ноги, собранные в хвост черные волосы, грязные ругательства. Дух быстро закрыл дверь, чтобы не впустить темноту. Стив плюхнулся на диван и драматично закрыл глаза руками. Дух сходил на кухню и принес две бутылки пива из холодильника. Стив с благодарностью принял пиво и присосался к бутылке, словно измученный жаждой.
Они молча пили по второй бутылке. Затем Стив сказал:
- Помнишь тот безумный фонарь, который ты вырезал и держал на крыльце?
Дух сделал большой глоток и не ответил.
- Поэтому я и уезжал. Я бросил его в компостную кучу на прошлой неделе. Сегодня, когда уже стемнело, я шел по дороге, чтобы забрать почту. Когда я вернулся, чертов фонарь вновь был на крыльце, и он был зажжен. Он горел. Я еще с середины дороги увидел глаз и рот, и чувствовал запах жареной тыквы. И тогда я понял, что так напуган, что даже не хотелось проходить в дом через эту штуку. Я без конца оглядывался, а потом повернулся к ней лицом, - не хотелось стоять к ней спиной. Но в дом я все же вошел, схватил ключи и поехал искать тебя.
- Я долго добирался до дома.
- Да, я понял. Все это так глупо, да? Ой, тебе же кое-что пришло. – Стив достал из кармана плаща открытку. Она была помятая и потрепанная, ее яркая картинка контрастировала со смазанной печатью почты маленького городка.
- Поцелуй со вкусом виски. – прочел Дух. – Никто. – он посмотрел на Стива. – Кто это?
- Почему бы тебе не приложить открытку ко лбу и не выяснить? Ну, давай, пошли меня.
- Перебьешься. – ответил Дух и улыбнулся.
#
Спустя несколько бутылок пива цвета стали казаться ярче. Тьма за окном была всего лишь ночью, и к утру небо вновь начнет светлеть.
- Давай поставим кассету, - предложил Стив, и музыка их группы зазвенела в каждой комнате дома. Дух подпевал своему завораживающему голосу. Стив взял гитару и перебрал пальцами струны; это была та же самая волнующая мелодия на фоне шума. Вскоре пиво, возбуждение и музыка сделали их слишком пьяными для того, чтобы просто сидеть и слушать. Дух поднял Стива и они закружились по комнате, беззащитно смеясь и падая друг на друга. Стив заплетался в собственных ногах. Он случайно пнул зеленую тыкву, и она полетела в стену. Тыква разбилась, оставив темно-красное пятно на штукатурке. Кассета закончилась, и повисла давящая тишина.
- Оно таким и должно быть? – наконец спросил Стив.
- Каким?
- Красным. И что это еще за ошметки? Что это за хреновина, Дух?
Дух подошел и посмотрел на пробитую тыкву, из которой медленно сочились красные капли. Он потрогал пятно на стене, покачал головой. Их тела не протрезвели так же быстро, как мозги. Чувствовалось головокружение. Они шли прямо, и глаза их были большими, как у детей в темноте. Они держали руки ровно, когда оттирали пятно со стены и убирали с пола грязь, а затем выкидывали ее в мусорное ведро. Снаружи одноглазая тыква все еще горела в ночи. Дух не позволил бы Стиву потушить ее. «Возможно, она нас охраняет»- сказал он ему. Но, если честно, то Дух просто не знал, что может случиться, если пламя умрет до наступления утра.
#
- Просыпайся! Мы приехали!
Никто открыл глаза и заморгал. Бледный солнечный свет, похожий на вспышку миллиона фейерверков, лился через окна фургона. Словно белый взрыв в голове. Рот Никто был сухой, и он чувствовал, как каждая клеточка мозга протестует против света. Он посмотрел в окно, затем в лицо Молохи, который приполз в заднюю часть фургона, чтобы растолкать Никто. Глаза Молохи сверкали в большом пятне темного макияжа. Никто почувствовал что-то сладкое в дыхании Молохи, похороненный неприятный запах детства. «Твинкиз» .
- Эй, детка! Мы там. Здесь. Потерянная Миля. Вторая дорога, дом 7А. Все так?
- Так. – Никто прижал к себе свой рюкзак. Разрисованные лица Молохи и Твига склонились над ним, осунувшиеся и ухмыляющиеся, ожидающие его действий.
- Если ты хочешь здесь остаться, мы тебя высадим. – сказал Твиг. – Нам нужно встретиться с друзьями.
- Но ты можешь вернуться. – предложил Молоха. – Мы не часто встречаем таких пьяниц, как ты.
Где же Зиллах? Он спал на матрасе, положив голову на руки. Пряди сухих крашеный волос с Марди-Гра рассыпались по рукам. Но вторая дорога, дом 7А был адресом на кассете Lost Souls? Дух мог быть здесь, в этом доме на конце длинного щербатого шоссе.
- Я должен здесь выйти. – сказал Никто. – Вы надолго в городе?
- Может быть. Думаешь, ты захочешь нас найти? Спроси кого-нибудь из тех, кто продает розы на дороге. Они все нас знают.
Никто, пошатываясь, стоял на шоссе, а пыльный черный фургон уносился прочь. Грязная голова Молохи высунулась в окно, и он кинул что-то блестящее к ногам Никто. Фургон уехал. Никто поднял полупустую бутылку виски и сунул ее в карман плаща.
Он повернулся к дому и пошел. Тридцать шагов, двадцать. Дом был деревянным, грязно-серого цвета, с потрепанными ставнями. На крыльце кто-то нарисовал ведьмин знак, или что-то на него похожее. Красный треугольник и голубая шестиконечная звезда, - в ее середине был нарисован маленький серебряный анкх. Зеленый дорожный знак, Finn Road, был прибит к одному из ящиков на крыльце. Половинка кокоса была подвешена к двери, и Никто постучал ею. Сначала – неуверенно, а затем громко, но дверь так и не открыли.
Окно рядом с дверью было распахнуто. Старая коричневая машина стояла на дороге. Кто-то должен быть дома. Никто не мог вот так просто войти, не мог забраться в окно, несмотря на холодный ветер, и неважно, как сильно он хотел увидеть дом Духа. Он не мог залезть в окно, не мог. Кусочек красной мякоти запачкал джинсы Никто, и он залез в дом.
Милые, но непонятные постеры с группами, играющими в стиле acid-rock, книжная полка, заставленная томами Джека Кероуока, Рэя Бредбери и Харлон Эллисон; пивные бутылки, раскиданные по кухне, вокруг дивана и дальше по холлу, на несколько минут привлекли внимание Никто, пока он не почувствовал запах. И тут Никто осознал, что он действительно в доме Духа. В углу стояло банджо Стива; Дух, конечно, сидит обычно на диване, на грязном тканом покрывале. Никто не мог решить, был ли запах неприятным или просто странным. Хотя нет, странным он не был. Скорее, узнаваемым. Еще один похороненный запах детства, нежнее, чем «Твинкиз» Молохи; более гнилой, более крепкий, более оранжевый… Запах испорченного фонаря, оставленного гнить на крыльце или в компостной куче после Хэллоуина.
Холл был очень длинным, освещенный лишь открытыми дверями комнат. Никто выключил свет в уборной, когда проходил мимо, посмотрел на слоново-желтый фарфор ванны, стоявшей на ножках в форме грифонов. Одинокая пивная банка на краю раковины. Он отчетливо видел вещи, слегка их переставлял, отдавая себе отчет в том, где находится. Он просто смотрел, вот и все. Он подошел к открытой двери спальни, остановился, закрыл глаза и упал на колени.
Через несколько секунд он открыл глаза и вновь посмотрел на двух молодых мужчин. Один безвольно растянулся на кровати, другой на половину свалился на пол среди пустых пивных банок. Никто заполз на кровать и начал целовать, нет, слизывать красные пятна с чудесного спящего лица. Слезы полились из глаз, и он упал на спутанные волосы Духа.
Стив заворчал во сне, поднял голову, посмотрел на Духа, на его запачканную потрепанную армейскую куртку. Бутон розы расцвел в кармане, и странный мальчик с грязными черными волосами склонился над Духом, плача и облизывая его лицо. Лицо Духа был темным и мокрым от кровавой мякоти.
У Стива разом прошло похмелье. Он вскочил, прокричал имя Духа – раз, два, схватил черноволосого мальчика за воротник плаща и кинул его через комнату.
Глаза Духа оставались закрытыми. Его дыхание было медленным и едва уловимым, ресницы были похожи на сатиновые нити на щеках. Стив, хныча, открыл рот Духа и начал вытаскивать куски кровавой тыквенной мякоти, затолканные внутрь.
- Что за хрень? – начал он. – Что ты… убью… гребаный…
Никто ударился головой о гитарную стойку, и теперь у него кровоточил лоб. Тоненький красный ручеек бежал по лицу Никто, и он, высунув язык, слизал кровь. Вкус напоминал о бутылке, которую он делил с Молохой, Твигом и Зиллахом. Может, он найдет их друзей, продающих розы.
Он посмотрел на розу в кармане куртки Духа. Красная мякоть деликатно оплела лепестки цветка.
- Стив. – сказал он.
Стив, все еще державший пальцы во рту Духа, пристально посмотрел на Никто.
- Я ничего ему не сделал. Могу поклясться чем хочешь, я ничего не делал. Я залез в окно, потому что… - Никто не знал, что рационального он мог сказать насчет этого, поэтому он вытащил бутылку из кармана и сделал большой глоток. Обжигающий вкус ему понравился.
- Стив, думаю, лучше вытащить розу из кармана. Наверно, это его и убивает.
Стив не пошевелился, и Никто медленно подошел и потянулся к розе. Стив дернулся, чтобы ударить его, но Никто не среагировал. Он взял розу большим и указательным пальцем и вытащил ее из кармана.
- Это мое право от рождения. – сказал он и улыбнулся Стиву, засовывая розу в петлю для пуговицы на своем плаще.
Веки Духа задрожали. Он увидел свое отражение в темных испуганных глазах Стива.
- Мне снились вампиры. – сказал он.
- Вампиры? – Стив посмотрел на Никто. – Малыш, у тебя проблемы?
- Нет. – Никто еще раз глотнул виски, предложил его Духу и Стиву. Дух прополоскал рот, сплюнул в пивную банку, глотнул еще раз. Стив взял у него бутылку и передал Никто. На бутылке остались отпечатки пальцев, мякоть и слюна Духа. Никто закурил Lucky Strike.
- Нет. – повторил он. – у меня нет проблем.
- Когда появляются вампиры, их нужно убивать. – медленно сказал Дух. Его светлые голубые глаза,встретившись взглядом с Никто, помрачнели. – Если только это не…
Никто коснулся своего горла.
- Будь осторожен. – сказал Дух. Он подумал об открытке, пришедшей вчера. – Будь осторожен, Никто.
- Не волнуйтесь. Хэллоуин позади. – Никто отступил в холл. – И я обещаю, что не буду кусать тех, кто этого не захочет. – он поднял в воздух бутылку виски, повернулся и ушел.
#
Темная угловатая фигура, освещенная луной, стояла за цветочным стендом. Луна была почти новой, - осколок со светящимися в темном небе краями.
- Цветов? Или свечей? – спросила фигура. Что-то в лице мальчика настораживало, и фигура замолчала.
- Кристиан? – спросил Никто.
- С чем ты пришел?
- С миром. – кончик сигареты Никто горел. – И с выпивкой. – он вытащил почти пустую бутылку. Кристиан взял ее, глотнул. Слегка вздрогнул и улыбнулся.
- Можешь меня накормить? – спросил Никто.
Кристиан достал из мантии нож и разрезал одну из маленьких тыкв. Они вместе ели в темноте. Когда закончили, Никто склонился над Кристианом и нежно, губами и кончиком языка поцеловал темную линию на его лбу, держа его холодную руку. Некоторое время спустя проехал черный фургон, и Молоха, Твиг и Зиллах высунулись, смеясь, завывая и приглашая. Играла музыка. Внутри фургона было светло, тепло и пахло кровью.
#
Стив и Дух сидели на крыльце и допивали вторую упаковку пива. Стив любовно говорил о том, какой же его «Тандерберд» кусок дерьма, и как он собирается сдать его в металлолом на следующей неделе. Дух смотрел на ночное небо. Затем произнес:
- И я увидел, как звезда пала на землю, и был ему дарован ключ от глубочайшей дыры. И ему там понравилось.
Стив обернулся, потряс головой.
- А? Какого черта, Дух? Опять вампиры?...
- Ангелы. – ответил Дух.
Ноябрь 1987 – Январь 1988, Чейпл-Хилл, Северная Каролина
© Poppy Z. Brite, The Seed of Lost Souls
© 2009, Эля Булгакова , перевод
(c)property of Poppy Z Brite & www.poppyzbrite.ru
От себя могу добавить, я рад что книга вышла такой какая она есть.
Вышеописанные наброски из книги были изменены, но то что у Поппи Брайт был иной взгляд, иные идеи касательно героев и самой книги, заставляет задуматься, а что бы было, сложись все именно так?
Но даже автор, писавший тогда книгу не знала, что получится именно роман и что ему суждено будет стать культовым у субкультурной молодежи. Неисповедимы, как говориться 
@темы:
Искусство,
Poppy Z. Brite