читать дальше
АБСЕНТ
Зелёная богиня
1918
Алистер Кроули
Пер. Н. Семонифф

I


Всегда держите для меня этот затемнённый уголок, в котором я могу сидеть, пока плавно движется Зелёный Час, гордый осколок Времени. Ибо я больше не нахожусь в проклятом городе, в котором Время разьезжает верхом на белом кастрате Смерти в заржавевших от крови шпорах.

Есть уголок в Соединенных Штатах, который Время не заметило. Он находится в Новом Орлеане между улицей Канал и проспектом Эспланада, с Миссисипи у своего основания. Оттуда в северную сторону он достигает любопытнейшего пустынного участка, на котором расположилось кладбище, прекраснее которого нет. Стены его низки и белы, а между ними разбросана залежь удивительных и необыкновенных могил; и совсем рядом с ним находится тот великий город борделей, эдакий цинично весёлый сосед.

читать дальшеКак писал Фелисьен Ропс (или то был Эдмон Гарокур ?): "la Prostitution et La Mort sont frere et soeur - les fils de Dieu!"[1]

Во всяком случае поэт "Предания полов" оказался прав, а за ним и психоаналитики, отождествляя Мать с Могилой. Значит, здесь всё начинается и здесь всё заканчивается , в этом "quartier macabre"[2] за Северным Бастионом, с Миссисипи по другую сторону. Это сродни пространству в нашей жизни, что, оплодотворяясь в своем течении, течёт - каким бы оно ни было мутным и малярийным - и опорожняется в тёплую грудь Гольфстрима, который (в нашей аллегории) мы называем Жизнью Божьей. Но нас волнует суть вещей; нам нужно за пределы грубого феномена естества, коли в духе нам пребывать. Искусство - душа жизни, а "Старый Дом Абсента" - душа и сердце старого квартала Нового Орлеана.

Ибо тут был штаб не простого обывателя - никого иного как настоящего пирата - капитана Лафита, который не только грабил своих соседей, но и защищал их от нашествий. Здесь также сиживал Генри Клэй, отдавший жизнь и смерть на то, чтобы назвать своим именем сигару. За стенами этого дома ни один человек не помнит о нем ничего, кроме этого, но здесь подлинный, и, как мне кажется, возмущённый его призрак преследует беспощадно.

И здесь две мраморные чаши выдолблены - и освящены! - каплями воды, которая крещением создаёт новый спирт - абсент.

Я потягиваю всего лишь второй бокал этого самого "завораживающего, но утончённого напитка, чьи разрушительные действия сжирают человеческое сердце и мозг", из всего, что я когда-либо пробовал в своей жизни. И так как я не из тех американцев, что стремятся к быстрому действию, то я не удивлён и не разочарован тем, что не падаю замертво, не сойдя с места. Но я способен вкушать души без помощи абсента, и потом, в этом волшебство абсента! Дух дома вошёл в него, он эликсир, шедевр старого алхимика, а не банальное вино.

Затем, беседуя с посетителем о тщете бытия, я осознаю тайну души самого Бога; это, любое то и даже что-угодно самое отвратительное в мире, так несказанно прекрасно, что заслуживает преданности Божьей на века.

Какой иной предлог мог Он дать человеку для сотворения его?

По сути, таков мой ответ Царю Соломону.

II

Барьер между божественным и человеческим хрупок, но нерушим. Художника и буржуа разделяет лишь точка зрения - "волосок отделяет обманчивое от истинного".

Я наблюдаю молочные переливы своего абсента, и они приводят меня к одному достаточно любопытному таинству вечной легенды. Мы зовём его таинство радуги. Первоначально в сказочной, но знаменательной легенде Иудейской радуга упоминается как знамение спасения. Мир очистился водой и был готов к открытию Вина. Бог боле никогда не разрушит Свое творение, но напоследок скрепит его совершенство крещением огня.

Под этот аналог также попадает и многоцветный плащ Иосифа - легенда, расцененная настолько важной, что впоследствии её присвоили эпизоду с Христом. Завеса Храма также обладала множеством цветов.

На востоке мы обнаруживаем, что Манипура чакра - Лотос Города Драгоценностей, важный центр индусской анатомии, очевидно, идентичный солнечному сплетению, является центральным пунктом нервной системы человеческого тела, разделяя божественное с мирским или низкое от высокого.

В западном мистицизме мы в очередной раз узнаём, что средняя ступень инициации называется Hodos Chameliontos, Путь Хамелеона. И здесь явно присутствует иллюзия этого же таинства. Мы также узнаём, что средняя стадия алхимии происходит, когда напиток становится радужным.

В заключение, среди образов святых мы замечаем одного по имени Вселенский Павлин, в котором полное затмение воспринимается соответственно роскошно наряженным.

Если бы здесь можно было собрать войско цитат! Ибо вспыхивая мириадами лучей котурна и кольчуги, они действительно прекрасны под своими знамёнами, весёлые и галантные в свете того солнца, никогда не спускается с полуденного зенита.

В то же время я, наверное, столько написал, чтобы всего лишь выявить одну ничтожную самонадеянность: может ли у переливчатости абсента оказаться тайная связь с таинством Радуги? Ибо несомненно он необьяснимым образом неуловимо вводит пьющего в тайные покои Красоты, воспламеняет его мысли до упоения, настраивает его точку зрения на ту, что принадлежит художникам или, по крайней мере, доводит его до того уровня, на который он был изначально способен, вышивает ему праздничную одежду по вкусу из предметов, таких же красочных, как разум Афродиты.

О, Красота! Всегда я любил тебя, всегда я неотступно следовал за тобой, тобой неуловимой, тобой непостижимой! И, о чудо! Ты обнимала меня ночью и днём руками роскошного мерцающего безмолвия.

III

Сторонник запрещения спиртных напитков не может обладать моральной репутацией, ибо он не в силах даже представить себе возможность существования человека, способного на сопротивление соблазну. И более того, он, подобно дикарю, так одержим страхом неведомого, что считает алкоголь фетишем, заведомо обольстительным и тираничным.

С этим невежеством по отношению к человеческой природе он выказывает ещё большее заблуждение в отношении природы божественной. Он не понимает, что у вселенной есть одна лишь цель: жизнь заключается в том, чтобы счастливо завершиться выработкой потребностей и наслаждений, свойственных комфорту, ибо отходы человеческой энергии нуждаются в выходном отверстии.

Избытку Воли необходимо найти проход для подьёма личности к Господу Богу. И методами такого подьёма являются религия, любовь и искусство. Эти три вещи неразрывно связаны с вином, так как они - разновидности опьянения.

Тем не менее, против всех этих вещей мы находим прогибициониста, что довольно логично. Действительно, он обычно притворяется принимающим религию как надлежащее стремление человечества, но какую религию! Он изьял из неё все элементы экстаза или даже приверженности. В его руках она стала холодной, фанатичной, жестокой и глупой, предметом безжалостным и официальным, лишённым сочуствия или человечности. Любовь с искусством он отвергает всецело. Под любовью он понимает лишь механический - едва ли даже физиологический! - процесс, обязательный для сохранения человеческой расы. (Но для чего её нужно сохранять?!) Искусство для него - паразит и сутенёр любви. Он не видит разницы между Аполлоном Бельведерским и аляповатовым бесстыдством некоторых помпейских фресок или между Рабле и Элинор Глин.

В чём же тогда он видит идеал человеческой жизни? На этот вопрос невозможно ответить. У такого непроходимо глупого существа не может быть настоящего идеала. Были на свете аскетические философы, но прогибиционист был бы так же оскорблен их доктринами, как оскорбляют его наши, которые, как оказывается, не так уж и различны. Наёмное рабство и скука, по-видимому, завершают его взгляд на мир.

Есть такие разновидности, которые выживают благодаря чувству омерзения, ими вызываемого: на них не хочется твёрдо надавить каблуком, какими бы толстыми ни были подошвы сапог. Но при обнаружении в них чрезвыйчайного вреда для человечества - тем более, что они притворяются его подвидом - нужно набраться отваги или, скорее, необходимо преодолеть тошноту. Да ниспошлёт на нас Господь Святого Георга!

IV

Печально известно, что все гениальное сопровождается пороком. Почти всегда это выражается в сексуальной экстравагантности. Заметим, что неполноценность, как в случаях Карлайла и Раскина, считается экстравагантностью. По крайней мере, слово ненормальность подойдёт ко всем случаям. Более того, мы видим, что огромному количеству великих людей присуща слабость к спиртному или наркотикам. Существуют целые эпохи, когда каждый великий человек был отмечен таким образом, и это те эпохи, в которых героический дух их наций угасал, а буржуазия заметно торжествовала.

В этом случае,очевидно, причина заключается в ужасе жизни, вызванном в художнике созерцанием его окружения. Он должен найти другой мир любой ценой.

Представьте себе конец восемнадцатого века. Во Франции гениальные люди выкованы, если можно так выразиться, революцией. В Англии, под властью Каслрея, мы обнаруживаем Блейка, ушедшего в мистицизм и потерянного для человечества. Шелли и Байрон в изгнании, Кольридж находит убежище в опиуме, Китс идёт ко дну под бременем обстоятельств, Вордсворт вынужден продать душу, в то время как враг в лице Саути и Мура торжествующе властвует.

Поэтически похожий период прошёл во Франции с 1850 по 1870. Гюго - в изгнании, а вся его братия предалась употреблению абсента, гашиша или опиума.

Но имеется, тем не менее, ещё более важный фактор. Есть на свете люди, обладающие осознаванием Града Божьего, но не имеющие ключи к нему. Или, владея ключами, они не достаточно сильны для того, чтобы повернуть их в выемках замков. Подобные люди зачастую пытаются попасть в рай с помощью поддельных грамот. Так мечтающего о любви юношу слишком часто вводит в заблуждение подобие, и он обнимает Лидию, думая, что она Лалага.

Но величайшие из людей не страдают ни от ограниченности прежнего класса, ни от иллюзий последнего. И всё же мы видим, что и они равным образом поддвержены тому, что, несомненно, является слабостью. Ломброзо глупо пытался найти первопричину этого в безумии - как будто сумасшествие могло взобраться на пик Прогресса, когда Разум отпрянул от бергшрунда. Обьяснение совершенно противоположно. Представьте себе ментальное состояние существа, обретшего или получившего всё сознание художника, другими словами, божественное сознание.

Он осознает себя бесконечно одиноким и ему необходимо закалиться, чтобы снести одиночество. Все равные ему давно умерли! Если даже и найдёт он ровню свою на земле, едва ли случится между ними дружба, вряд ли произойдёт что-либо большее, нежели холодная учтивость короля к королю. У гения не бывает родственных душ.

Что ж, он может смириться с пренебрежением мира. И всё же он с тоской ощущает свой долг перед миром. В силу этого для него существенно важно быть человеческим существом.

Божественное сознание не полностью расцветает в юности. Новизна обьективного мира поглощает внимание души на многие годы. Лишь с исчезновением каждой иллюзии пред магией мастера начинает обретать человек всё большую и большую силу для пребывания в мире Реальности. И с этим приходит ужасный соблазн - страстное желание войти и насладиться, вместо того чтобы оставаться среди людей и сносить их иллюзии. Всё же поскольку исключительной целью инкарнации подобного Мастера является помощь человеческому роду, ему приходится идти на величайшее отречение. В этом проблема того страшного моста Ислама Аль-Сират - острие края пропасти подрежет неосторожную ступню, и всё же на него нужно твёрдо наступить, иначе путник упадёт в бездну. Я не смею вечно сидеть в "Старом Доме Абсента", окутанный несказанным наслаждением Божественного Видения. Я должен написать это эссе, чтобы люди могли с его помощью наконец постичь суть вещей. Но труда творческого божества недостаточно. Искусство само по себе слишком близко к реальности, от которой на некоторое время следует отказаться.

Следовательно его работа также является частью его соблазна. Гений постоянно ощущает себя скользящим в небеса. Гравитация вечности притягивает его. Он похож на корабль, сорванный бурей из гавани, в которой мастер должен забрать пассажиров на Счастливые Острова. Значит, ему нужно сбросить якоря, и удержать его может только трясина! Поэтому, чтобы сохранить душевное равновесие, художник вынужден искать дружбы с отвратительнейшими из рода человеческого. Подобно Лорду Дансейни или Джону Огастесу в наше время или Тенирсу из прошлого, ему может нравиться сидеть в кабаках, популярных у моряков. Или он может странствовать по стране с цыганами, или общаться с гнуснейшими из мужчин или женщин. Эдвард Фицджералд находит неграмотного рыбака и проводит недели в его обществе. Верлен дружил с Рембо и Биби-ла-Пюре (Прим. пер.: Верлен часто заходил к гомосексуалисту и мелкому вору Биби, прославившемуся кражей зонтиков). Шекспир якшался с графами Пембрука и Саутгемптона. Марло был даже убит в драке в грязном дешёвом кабаке.

А приняв во внимание половые отношения, сложно назвать гения, у которого была жена или любовница с терпимым хорошим характером. Если бы у него такая была, он наверняка пренебрег бы ею ради Вампира или Мегеры. Хорошая женщина слишком близка к тому царствию Реальности, от которого он поклялся отречься!

И поэтому, наверное, мне заинтересовала женщина, присевшая за ближайший столик. Давайте же узнаём её историю, попытаемся увидеть глазами её души!

V

Ей не больше тридцати, хотя выглядит она старше. Она заходит сюда с нерегулярными перерывами, раз в неделю или раз в месяц, но, придя, она садится и напивается крепко пьяной посредством того чередования пива и джина, которое лучшие эксперты Англии считают самым эффективным.

Что касается её истории, то проще не придумаешь. Её купал в роскоши богатый торговец хлопком, с которым она обьездила Европу и жила в Лондоне и Париже, как королева. Затем она задумалась о "благоприличии" и "остепенении", и вышла замуж за человека, способного содержать её просто комфортно. Результат: раскаяние и периодическая необходимость забыть свои печали. Она по-прежнему "приличная женщина" и неустанно повторяет, что она не из "тех женщин", а напротив, "замужняя женщина, проживающая в лучшем районе города", и что она "никогда не гуляет с мужчинами".

Дело не в неудачном браке. Дело в неспособности людей признать то, в чём было предназначение брака. Удивительно парадоксальным образом в этом - триумф главного сторонника брака - буржуа, низведшего брак до уровня буржуа. Лишь герой способен на брак, как его подразумевает церковь, ибо клятва брака - это договор ошеломляющей важности, альянс двух душ против мира и против судьбы с заклинанием о благословении Высочайшего. Смерть - не самое прекрасное из приключений, как говорил Фроман, ибо смерть неизбежна. Брак - добровольный героизм. В наши дни брак превратился в нечто вроде удобства и на этом коммерческий дух поставил точку. Как если принимать рыцарскую присягу бороться с драконами - до тех пор, пока драконы не появятся.

Итак, эта несчастная женщина, не понимающая, что благоприличие есть ложь, что любовь, а не церковная или государственная санкция, делает брак священным, и потому что она приняла брак как убежище, а не борьбу, претерпела жизненный крах и теперь ищет утешение в алкоголе по той же фатальной ошибке.

Вино - радость зрелая, сопутствующая доблести и вознаграждающая за тяжкий труд. Оно - плюмаж на острие копья мужчины, трепещущая галантность - совершенно неподходяще для того, чтобы на него опираться. Поэтому глаза её стекленеют в ужасе, когда она непонимающе вглядывается в свой жребий. Всё, от чего она пыталась убежать, преследует её: она не понимает, что стоит ей встретиться с этим без страха, оно спасётся бегством вместе со всеми остальными призраками. Ибо в этой вселенной есть лишь одна реальность - Бог.

"Старый Дом Абсента" не место. Он не ограничен четырьмя стенами. Это - штаб армии философий. Позвольте мне вытянуться из этого затемнённого уголка, погнать мысль сквозь небеса, отскакивающую от каждой проблемы человеческого рода: ведь она всегда возвращается, подобно голубю Ноя, на этот ковчег, это странное маленькое убежище Зелёной Богини, построенное не на Арарате, а на берегах "Отца Вод".

IV

Ах, Зелёная Богиня! Что это за чары, что делают её такой обожаемой и такой ужасной? Знаете ли вы французский сонет "Легенда абсента"? Он, наверное, очень любил его, тот поэт. Вот его свидетели:


Apollon, qui pleurait le trepas d'Hyacinthe,
Ne voulait pas ceder la victoire a la mort.
II fallait que son ame, adepte de l'essor,
Trouvat pour la beaute une alchemie plus sainte.
Donc de sa main celeste il epuise, il ereinte
Les dons les plus subtile de la divine Flore.
Leurs corps brises souspirent une exhalaison d'or
Dont il nous recueillait la goutte de l'Absinthe!


Aux cavernes blotties, aux palais petillants,
Par un, par deux, buvez ce breuvage d'aimant!
Car c'est un sortilege, un propos de dictame,
Ce vin d'opale pale avortit la misere,
Ourre de la beaute l'intime sanctuaire
-- Ensorcelle mon coeur, extasie mort ame!"

Оплакивая гибель Гиацинта, Аполлон
Смерти решил не дать победой овладеть
Найти во имя Красоты алхимию святей
Должна была душа его - парения знаток.
Флоры прекрасной тонкие дары на элемент
Небесною рукою он давил и день и ночь
И выдохнула золотом надломленная плоть
Из выдоха её он каплю нам поймал - Абсент!

В пещерах ль ледяных иль роскоши дворца
Один или вдвоём, любви испей отвар!
В нём чары, что любое горе утешают,
Молочно-светлое вино грусть усыпляет,
Храм заповедный красотою окаймляет
-- Пленяет сердце, душу восторгает!




Что же такого в абсенте, что делает его особым культом? Эффекты его дурного действия совершенно отличны от других стимуляторов. Даже во вредном влиянии или деградации он остаётся чем-то иным: его жертвы носят уникальный страшный ореол, и в своём особенном аду всё равно внутренне ликуют со зловещей извращённой гордостью, что они не такие как все.

Но мы не можем оценивать употребление абсента, размышляя о крушении, которое несёт его злоупотребление. Мы не проклинаем океан из-за периодических бедствий наших моряков, или отказываем в топорах нашим лесорубам из сочувствия Карлу Первому или Людовику Шестнадцатому. Как свойственны абсенту пороки и опасности, так ему же свойственны милости и добродетели, не украшающие ни один другой спиртной напиток.

Слово абсент появилось из греческого apsinthion, что означает "непригодно для питья" или, по мнению некоторых экспертов, "неприятный". Как бы то ни было -удивительный парадокс! Нет: ведь доза полыни сама по себе горька превыше человеческой выносливости. Её необходимо ароматизировать и смягчать другими травами.

Главная из них грациозная Мелисса, которую великий Парацельс так превозносил, что включил её в состав своего "энс мелисса вита", который по его плану должен был стать эликсиром жизни и средством от всех болезней, но который в его руках так никогда и не достиг совершенства.

Затем следует добавить мяту, анис, укроп и иссоп, все священные травы, знакомые каждому по Священному Писанию. Тут есть даже божественная душица, приносящая человеку целомудрие и страсть одновременно, нежные зелёные стебли ангелики также настаивают в этом таинствейннейшем из варев. Ведь сама полынь горькая является растением Дианы и приносит непорочность и ясное сознание с примесью безумия Луны. И прежде всего тут присутствует ясенец критский, о котором восточные мудрецы говорят, что один его цветок обладает большим могуществом в высшей магии, нежели все дары всех садов мира. Как будто первый ворожей абсента и вправду был магом, стремившимся найти сочетание священных зелий, которое бы очистило, укрепило и одарило благоуханием человеческую душу.

И несомненно при правильном употреблении этого напитка такого результата достичь несложно. От одного бокала дыхание становится свободнее, дух легче, сердце пылче, душа и разум - более способными к выполнению задачи той определённой работы в мире, которую Отче возможно послал их совершить.

Сама еда теряет свои неприятные качества в присутствии абсента и становится похожей на манну, и таинство принятия пищи происходит без физического растройства.

Так пусть почтительно войдёт скиталец в храм и выпьет свой абсент как прощальный кубок, ибо в правильном понимании этой жизни как сурового испытания рыцарского духа лежит фундамент всякого совершенства философии. "Что бы ты ни делал, пил или принимал пищу, делай всё во славу Божию!" с исключительной силой применимо к пьющему абсент. Да выйдет он победоносно из жизненной битвы в короне из мистичной вербены к обьятиям и нежным поцелуям какого-нибудь архангела в зелёном одеянии в Изумрудных Вратах Золотого Града Божьего.

VII

И вот кафе начинает заполняться. Эта маленькая комната из темно-зелёного дерева, дощатого потолка, отшлифованного пола и старых картин - весь её дух гармонии с временем начинает излучать своё колдовское очарование. Вот входит любознательное дитя, невысокая крепачка с длинной светлой косой и весёлым пожилым мужичком, выглядящим так, как будто он только что сошёл с бальзаковских страниц.

Красивый и миниатюрный, со свирепыми усами размером почти с него самого, похожий на обыкновенного маленького испанского бойцового петуха - официант Франк в своём длинном фартуке подходит к ним гоголем с бокалами холодной, как лёд отрады, зелёной, как сами ледники.

Потом он храбро встанет с музыкантами и споёт нам весёлую песенку старой Каталонии.

Дверь вновь распахивается. Входит высокая темнокожая девушка, изящно стройная и гибкая с копной чёрных волос, стянутых узлом вокруг головы. На руке у неё повисла полная женщина с голодными глазами и копной золотисто-каштаново-рыжих волос. Они кажутся оторванными от внешнего мира и выпивают свой аперитив, как во сне. Я спрашиваю обслуживающего мой столик парня мулата (гладкая и гибкая чёрная пантера!), кто они, но он только знает, что одна из них танцовщица кабаре, а другая - владелица хлопковой плантации на реке. За круглым столом в центре комнаты сидит один из хозяев в компании друзей. Он грузный, румяный и весёлый - типичный образец шекспировского "Хозяина".

Вот заходит группа счастливых парней и девушек. Старый пианист начинает играть танцевальную мелодию, и спустя мгновение всё кафе оказывается вовлечённым в музыку гармоничного движения. И всё же вокруг каждой души начерчена невидимая линия, и танец не мешает двум женщинам, погруженным в свои мысли, или моему состоянию отчуждённости.

А вот ещё "маленькая забавная похотливая шалунья" вся в чёрном, за исключением белого квадратного воротника. У неё широкая и свободная как солнце улыбка и взор у неё чистый, благоразумный и вдохновляющий. Тут же присутствует крупная задорная ирландская блондинка в чёрном бархатном берете, пальто и белых сапогах, болтающая с двумя окантованными хаки парнями. И нахально улыбающаяся креолка в белоснежном кепи с маленьким пикантным личиком, его круглой кнопкой носика, темно-розовым румянцем и маленьким алым ротиком.

Вокруг этих островов как будто течёт общее течение - более стабильная жизнь квартала. Честные порядочные жёны всерьёз обсуждают свои проблемы, и одному богу известно любовь или цена на сахар увлекли их так всецело. Есть в кафе и некоторое количество серых безликих и неинтересных элементов. Без исключения все они мужчины. Гигантский Большой Бизнес - великий тиран! Он овладевает всеми мужчинами и сгоняет их в рабство, оставляя женщин перебиваться как могут и терпеть - ради всего, из-за чего стоит жить. От Конфеток и Американских Красавиц нет никакой пользы в чрезвычайных ситуациях. Поэтому даже в этом популярнейшем уголке недостаток того сорта мужчин, который нужен женщинам.

За соседним столиком сидит очень пожилой мужчина. Говорят, в своё время он он совершил великие дела: инженер, сумевший первым раскопать артезианские родники в пустыне Сахара. "Легион Чести" светится красным на его потёртом сюртуке. Он приходит сюда, один из множества обломков Панамского канала, часть тонущего груза, скинутого приливной волной спекуляции и коррупции. Он человек старого склада бережливого крестьянства, и ещё он получает небольшой доход из ценных бумаг. Он говорит, что слишком стар для путешествия через океан -- да и зачем, когда от его квартирки на улице Бурбон до атмосферы старой Франции рукой подать? Он живёт в одном из тех любопытных домов, которые можно найти в этом квартале: ничем не выдающийся снаружи, внутри он удивляет вошедшего замечательными площадками и резными деревянными балконами, за которыми виднеются комнаты. Так, в мечтах проводит он свои славные дни в "Старом Доме Абсента". Его поношенное чёрное с потёртой красной пуговицей одеяние полно благородства.

Кстати, чёрный цвет предпочтителен почти у всех присутствующих женщин: от инстинктивного хорошего вкуса? По крайней мере, благодаря ему возникает общий уровень миловидности. Большинство американок портит ту немногую красоту, что им дана, слишком крикливыми нарядами. Здесь же нет ничего экстравагантного, ничего вульгарного, ничего из тех "почти как в Париже" платьев и "зависть улицы Бонд" шляпок. И нет здесь ни одного наряда, против которого мог бы запростестовать квакер. Нет здесь ни заурядности или нескромности нью-йоркской женщины, одетой в платье или шляпу, сделанные по кричащей безвкусной выкройке с Вечной Хористкой в качестве идеала - идеала, которого она всегда достигает, несмотря на то что (Ей-богу!) в "обществе" имеется лишь несколько типичных представительниц "переднего ряда".

По другую сторону от меня сидит прекрасная, уверенная в себе женщина, внешне не старая, но чей возраст выдаёт утонченное и сдержанное очарование её манеры держать себя. Её гордое, жёсткое и влюблённое лицо трясёт буйными золотыми локонами в языческом хохоте. Её расположение духа царит повсюду подобно ветру. Чем может быть занят её кавалер, заставляя себя ждать? Эту маленькую тайну я читателю не раскрою. Напротив -

VIII

Да, это моя подруга (Нет! Не все журналы способны опошлить это милейшее из слов), которая ждёт, когда я закончу со своими пустыми раздумьями. Она тихо входит украдкой, прихорашивается, мурлыкает, похожая на красивую кошку, садится и начинает Наслаждаться.

Она знает, что меня ни в коем случае нельзя беспокоить, пока я не закрою свое перо. Мы отправимся на ужин вдвоём в итальянский ресторанчик старого моряка, который готовит вкуснейшие на этой стороне Генуи равиоли. Затем мы пройдёмся по влажным и мокрым улицам, радуясь прикосновению тёплого субтропического дождя к нашим лицам. Мы спустимся к Миссисипи и будем смотреть на огни кораблей и слушать истории путешествий и приключений моряков. Одна из этих историй очень трогает меня. Она напоминает историю стража Геркуланума. Крейсер морского флота США был назначен в Рио де Жанейро. (Происходило это до времён беспроводного телеграфа). Порт был на карантине, и корабль должен был стоять в море за десять миль до порта. Несмотря на это жёлтая лихорадка умудрилась попасть на борт судна. Люди умирали один за другим. Не было никакой возможность дать знать в Вашингтон, и как выяснилось, позже, морское министерство совершенно забыло о существовании корабля. Приказов не поступало, и капитан три месяца оставался на посту. Три месяца одиночества и смерти! Наконец, он просигналил проходящему мимо судну и крейсер переместили в более благополучные воды. Несомненно эта история выдумана, но становится ли она от этого менее потрясающей во время повествования жующего и сплевывающего табак старого прохвоста? Нет, мы безусловно пойдём сейчас туда и взбудоражимся ею на пристани. На самом деле в жизни намного больше развлечений, чем в кино, если вы знаете как ощутить Реальность.

Каждый эпизод жизни прекрасен, подлинный и придуманный, мудрый и глупый - все одинаковы пред оком, наблюдающим их бесстрастно или беспристрастно: и тайна, по-видимому, лежит не в уходе от мира, а в сохранении части себя целомудренным, духовным, цельным, отдельно от того своего "я", которое соприкасается с наружной вселенной. Иными словами, следует отделить то, что существует и осознаёт, от того, что действует и страдает. И мастерство выполнения этого разделения и есть мастерство становления художником. Как правило, это право дано по рождению. Пожалуй, его можно достигнуть через молитву или голодание, но его совершенно определённо нельзя купить.

Но если у вас его нет, то вот вам лучший способ обрести его или что-то вроде него. Забудьте о своей жизни совершенно ради этой задачи, сидите ежедневно по шесть часов в "Старом Доме Абсента" и потягивайте ледяной опал. Терпите, пока пред вашими глазами не изменятся неощутимо все предметы и вы изменитесь вместе с ними; пока вы не превратитесь в божеств, знакомых с добром и злом и с тем, что они не два, а одно целое.

Возможно пройдёт много времени, прежде чем поднимется завеса, но мгновение переживания видения художника стоит несметного количества страданий. Оно разрешает все проблемы жизни и смерти, которые вдвоём также составляют одно.

Оно переводит язык этой вселенной на доступные пониманию термины, устанавливая настоящую связь между эго и не-эго и превращая прозу разума в поэзию души. Как скульптор разглядывает свой шедевр, уже живущий в бесформенной груде мрамора, нуждаясь лишь в милосердности долота, который срежет покровы Исиды, так и вы можете (пожалуй) научиться увидеть высшую точку и высшую степень всей красоты и всего великолепия из этой великой обсерватории, "Старого Дома Абсента" Нового Орлеана.

V'la, p'tite chatte; c'est fini, le travail. Foutons le camp![3]






[1] Проституция и Смерть друг другу брат с сестрой - Божьи дети!

[2] мрачный квартал

[3] Ну вот, котёнок, и конец... работе. Пошли отсюда!